Стефану всегда нравился голос Елены. Звонкий, мелодичный – он был прекраснее скрипки Паганини, завлекательнее органных концертов Вивальди, нежнее и чудеснее музыки Бетховена; он тянул к себе и заставлял сердце биться чаще, даже если Стефан не видел Елену, а только слышал ее голос. Рипперу тоже нравился голос Елены, особенно сейчас: напуганный, отчаянный, но все еще с проблеском надежды на спасение, он звучал, как отбивают испуганный нервный бег клавиши фортепиано под умелыми пальцами пианиста, играющего Шуберта; в нем гремела надежда и мучительная тоска… Это был прекрасный звук, но слова, слова все портили и злили, мешая наслаждаться.
– Стефан, – по нежным щекам текут злые слезы, взгляд безумный и загнанный, прекрасный голос сдавливают всхлипы, и это бесит Риппера сильнее, чем все остальное. – Отпусти его, Стефан! Я ведь знаю, что ты не такой, ты не станешь причинять Джереми зло!
Джереми дрожит в руках Стефана, пытаясь скрывать свой страх, но сердце колотится часто-часто, в такт гремящей в спортзале музыке. Младший Гилберт закусил губу до боли и напряжен, будто натянутая струна, и это – просто прекрасное ощущение.
Выслеживая Елену, Стефан пришел на этот дурацкий танцевальный вечер, устроенный Кэролайн. На этот раз темой был избран XIX век, все гости пришли в соответствующих нарядах, а в зале гремел Сен-Санс. Стефан не особенно любил его музыку, но не мог не признать, что к тому, что сейчас происходило в одном из пустующих школьных кабинетов, «Dance Macabre»* подходила как нельзя лучше.
– Прекрати меня преследовать, Елена, – голос, хриплый и надломанный, дрожал от сдерживаемой ярости, – иначе я больше не стану церемониться. А это… Это будет предупреждением. – Стефан, отпусти его, умоляю! – Елена молитвенно сложила руки, шагнула вперед и замерла под предупреждающим взглядом возлюбленного. – Я же знаю, что ты не такой. Мы оба знаем. – Ты меня не знаешь, – зло улыбается Стефан; ему больно и страшно смотреть в глаза Елены, и он только слушает ее голос, причудливо перекликающийся с гремящей в зале музыкой великого композитора. – Но узнаешь сейчас.
Он толкает Джереми к одной из парт, как безвольную куклу, срывает с его руки браслет с вербеной. Гилберт нервно смеется, провожая взглядом отброшенное в угол кабинета украшение:
– Я пью вербену каждое утро. – Значит я просто вырву тебе горло, если ты дернешься, – холодно отзывается Стефан и рывком расстегивает на парне рубашку.
Пуговицы с жалобным звоном сыплются на пол, Елена вскрикивает и бросается к брату, но Стефан одной рукой отталкивает ее:
– Назад! Если дернешься ты, я его все равно убью. – Это не ты… – шепчет Елена, и голос ее теряет всякое очарование. – Это – я, – отзывается Стефан, и на языке горько и мерзко от этих слов, как от забродившего вина, хоть он и отключил эмоции.
Джереми дышит еще чаще и испуганнее, грудь быстро вздымается и опускается, а Стефан с ухмылкой ведет по его коже раскрытой ладонью, когтями оставляя четыре длинных царапины.
– Что ты задумал? – сдавленно спрашивает Джереми и с первобытным страхом смотрит на Стефана. – Отпусти меня! – Не сейчас, – ухмыляется Стефан и слизывает капельку крови с пальца, морщась от привкуса вербены. – Чуть позже.
Елена замирает у учительского стола, бессильно вцепившись пальцами в его края, и сердце бьется в ее груди испуганной птицей. Она начинает догадываться, что собирается сделать Сальваторе, но отказывается в это верить и лишь следит за парнями, не отводя испуганных, наполненных слезами глаз.
Сен-Санс звучит громче, отчаяннее, надрывнее, и Стефан хрипло смеется, окунаясь в безумие этой музыки, позволяя себе отдаться танцу смерти и не думать ни о чем. Так проще, так легче, так нужно – и больше нет никаких мыслей, чувств, только руки, срывающие с Джереми остатки одежды и переворачивающие его животом на парту.
– Стефан! – в голосе Гилберта – истерические нотки, но Рипперу плевать на панику жертвы – она его лишь заводит.
Он с нажимом ведет рукой вдоль выступающего позвоночника, заставляя Джереми прогнуться в спине, и толкает его по лодыжке, заставляя шире расставить ноги. Гилберт сдавленно скулит, а Стефан ухмыляется и звонко шлепает парня по ягодице.
– Я хочу, чтобы ты развернулся. Медленно и без глупостей, – веско прибавляет он, и глупо его не слушаться. – Хорошо. Теперь встань на колени и расстегни на мне брюки.
– Стефан, – умоляюще шепчет Джереми, но на все мольбы Рипперу наплевать.
Елена вздрагивает, как от удара, когда в душной тишине раздается тихое шуршание молнии на брюках Стефана. Джереми трясущимися руками приспускает на вампире белье и, повинуясь его взгляду, осторожно высвобождает пока еще мягкий и невозбужденный член. Каждый миг он надеется, что сейчас проснется и поймет, что все это – лишь кошмарный сон, но Стефан больно тянет его за волосы, и это лучшее подтверждение того, что все это – реальность.
– Теперь оближи его. Сделай так, чтобы я тебя захотел, – приказывает Сальваторе и смотрит в этот миг на задыхающуюся Елену.
В его взгляде нет ничего человеческого, и это пугает больше всего. Стряхнув оцепенение, Елена бросается к Рипперу и вцепляется тонкими пальцами в его руку, глядя на него со страхом и ненавистью:
– Не трогай его! Не делай этого! Оставь его в покое! Стефан! – она кричит ему в лицо, но даже в крике ее голос по-прежнему прекрасен, и он так перекликается с безумной пляской смерти, что играет в зале…
Стефан зло улыбается и отшвыривает от себя Елену, она падает на пол у учительского стола, захлебываясь слезами и одними губами моля прекратить происходящее. Джереми медлит, и Стефан выразительно кладет руку на его шею:
– Приступай.
Гилберт сглатывает ком в горле и по-прежнему бездействует, пока Стефан не вжимает его лицом в свой пах. Морщась и пытаясь подавить тошноту, Джереми все-таки ведет вдоль вялой плоти кончиком языка и с ужасом наблюдает, как под его прикосновениями член наливается кровью и увеличивается в размерах.
– Хорошо, продолжай, – одобрительно кивает Сальваторе; Джереми судорожно сглатывает и столь же неуверенно повторяет движение.
Его страх и покорность пьянят едва ли не сильнее крови, и Стефан уже через пару минут тянет Джереми за волосы, заставляя подняться, и вновь укладывает его на парту, лицом вниз. Джереми благодарен ему хотя бы за это – смотреть в лицо своему насильнику было бы выше всяческих сил.
Меж ягодиц скользят прохладные, влажные от слюны пальцы Стефана, и Гилберт только рефлекторно извивается, пытаясь отстраниться, когда в него вставляют сразу два.
– Не надо, – вскрикивает он и, кажется, ему вторит беспомощный всхлип сестры, но Риппер по-прежнему глух к их мольбам. Он чуть разводит пальцы, растягивая узкие мышцы, и наклоняется к Джереми, прижимаясь пахом к его заднице:
– Расслабься, не будет так больно, – советует он и сплевывает в ладонь, которой затем смазывает свой член. – Да ты эксперт, – зло выдыхает Джереми и срывается на болезненный крик, когда Стефан вгоняет в него толстый член. – Клаус с тобой тоже так развлекается? – Нет, он нежнее меня, – столь же зло и хрипло отвечает Сальваторе, задыхаясь от того, как узко и горячо внутри Джереми. – Может, как-нибудь опробуешь это на себе. – Ненавижу, – истерично-болезненно всхлипывает Джереми и повторяет это слово с каждым новым толчком Стефана. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу…
Сальваторе двигается в нем резкими рывками, ни капли не заботясь о том, чтобы партнер получил наслаждение: то, что задумано, как изнасилование, должно им остаться, на остальное плевать. В конце концов, у Елены всегда есть Дэймон, готовый стереть память кому угодно, если того пожелает его любимица… Воспоминание о брате неожиданно злит, и Риппер лишь ускоряется, толкаясь глубже и сильнее в постепенно поддающееся его напору тело.
Джереми болезненно и жалобно скулит, периодически срываясь на вскрики, и все шепчет о ненависти сорванным голосом. Елена до крови расцарапала себе руки – Стефан чувствует запах ее крови и краем глаза отмечает, что она сжалась в комок на полу и вгоняет ногти в нежную кожу предплечий, словно чувствует все, что чувствует ее брат.
– Будь ты проклят, – с ненавистью кричит Елена, когда Джереми от резкого движения вновь не может сдержать в себе крик, а Стефан лишь запрокидывает голову, тяжело дыша и впиваясь ногтями в бедра парня.
Внутри так тесно, узко и жарко, что ему не требуется много времени, чтобы кончить. Он заполняет Гилберта своей спермой, до крови стиснув в руках его бедра, и хрипло рычит.
Сен-Санс достигает апофеоза, оркестр гремит, погружая всех в безумие кровавого танца, и стихает. Стефан выходит из растраханного тела, наблюдая, как по бедрам Джереми тут же начинает стекать розоватая струйка его семени, молча заправляет член обратно в штаны и застегивает молнию. Вытирает руку белоснежным платком и отбрасывает его на пол.
– Это – я, Елена. Оставь меня в покое, иначе в следующий раз будет хуже. – Будь ты проклят! – в ярости кричит Елена, швыряет в него пресс-папье со стола, но Стефан легко уворачивается. – Кажется, я его изранил, – кивает он на бесчувственно сползшего на пол Джереми. – Хочешь, оставлю тебе своей крови? – Убирайся! Убирайся, сукин сын! – вопит Елена и осторожно переворачивает брата на спину, судорожно ищет второй рукой телефон, чтобы позвонить Дэймону и позвать его на помощь.
Сальваторе пожимает плечами и уходит прочь, не оборачиваясь. В зале играет «Лебедь». Полная печали и тоски мелодия, наверное, как нельзя лучше подходит сейчас Елене. Жаль, что она сорвала свой прекрасный голос в бессильной ярости на него…
Играть Сен-Санса на рояле сложно, музыка, написанная для оркестра, плохо ложится на одни только клавиши. Но Стефан упорно подбирает ноты на слух, и они складываются в пугающую безумную симфонию в момент, когда в гостиную входит как никогда довольный Никлаус.
– Сен-Санс? Странный выбор для спокойного вечера, – ухмыляется гибрид, заставляя Стефана подвинуться и садясь возле него на узкую скамеечку. – Эта музыка – я, – глухо и с отвращением к самому себе откликается Стефан, ни на миг не прекращая касаться руками клавиш, извлекая из инструмента эту жуткую мелодию. – Да, друг мой, это – ты. Симфония смерти, – сладко улыбается Никлаус и касается губами его холодной шеи. – Нет, Клаус, – Стефан с силой ударяет по клавишам и убирает руки. – Я – симфония зла.
*Dance Macabre (Пляска смерти (фр.)) – сочинение французского композитора Камиля Сен-Санса
Автор! ваш Стефан удивителен! музыка Сен-Санса с его декадентскими мотивами переливается через каждый вдох-выдох. Безумие Стефана великолепно в своей органичности. не заказчик, но готова любить!
charuti, ух ты!!! Спасибо, я рада такому отзыву) И особенно рада, что вы отметили Сен-Санса - я беспокоилость за излишнюю "музыкальность" текста, но не могла выбросить из головы это музыкальное сопровождение)) Спасибо большое) Я вас тоже люблю, поверьте, давно и верно
тут нечего бояться! я наоборот очень люблю, когда текст не кажется обычным повествованием, а обыгрывается через запахи, музыку, картинки . А Сен-Санс, в нем чувствуется сильная психологичность образов. читать дальшепрекрасный музыкальный вкус! Как бы хотелось услышать мелодиию Клауса.
charuti, мне бы тоже. У меня Клаус... Я даже не знаю, с чем у меня ассоциируется Клаус. Впрочем, наверное, с Моцартом - мощь, сильнейшие эмоции и утонченность в одном флаконе) Однако мы флудим. Не дай бог проснутся модераторы...) PS. Спасибо за комплимент по поводу вкуса =*
1545 слов
Симфония зла
Мощно)
Не заказчик
Автор
Автор
Безумие Стефана великолепно в своей органичности.
не заказчик, но готова любить!
Спасибо большое)
Я вас тоже люблю, поверьте, давно и верно
Автор
А Сен-Санс, в нем чувствуется сильная психологичность образов. читать дальше
Как бы хотелось услышать мелодиию Клауса.
Однако мы флудим. Не дай бог проснутся модераторы...)
PS. Спасибо за комплимент по поводу вкуса =*
Автор
ну если Моцарт - так все-таки Реквием!читать дальше
А.